записки о Сочи времен СССР

Очерк этот посвящается Андрею Кононенко, брату моей жены, замечательному человеку, любившему наше море и рыбалку на нем.

\Каким был город моего детства.\

Привезли меня в Сочи в месячном возрасте, где я провел половину детства у деда и бабушки, а потом посчастливилось учиться здесь же в школе. Бабушка всегда говорила: «Наконец ты вернулся к себе домой», когда я приезжал на каникулы уже студентом. Три поколения моих близких прабабушка, бабушка, дед и отец жили и трудились в Сочи.

Оттого я считаю именно этот Город своей малой Родиной.

Семьи моего деда и деда жены проживали в соседних домах на Кубанской улице, элитном тогда да и сейчас районе. Напротив, на другой стороне Кубанской стоит дом, в котором на втором этаже жил товарищ Медунов, секретарь горкома КПСС, позже четырежды Герой Социалистического Труда, личный друг товарища Л.И. Брежнева. Уже теперь, даже прочтя мой опус, видно, что это был человек, по-настоящему сделавший много хорошего для нашего города и, впоследствии, всей Кубани. Кстати, когда мне было лет пять, оттуда по мне выстрелил мальчик из духового ружья, а в то время таких ружей у простых детей не было. Я упал и покатился по лестнице с горы, крови было достаточно, а в макушке беретки — маленькая дырочка. Думаю, это повлияло на то, что я плохо учился в школе, стал художником, и где-то с этих лет стал ловить рыбу на море.

Во дворе нашего дома почти у каждой квартиры была своя беседка, увитая виноградом или розами. Там играли дети и орали коты. Мы с женой карабкались на горку Батарейка перед домом и ловили громадных зеленых кузнечиков с желтыми крыльями и больших богомолов. Наверное, таких и нет сейчас. Нам было года по три тогда. Были еще толстые кузнечики с красными крыльями типа саранчи, разные бабочки — матросики и мотыльки со спиральным хоботком, которые никогда не садились на цветок. Ночью в темноте роились и сверкали мотыльки, а море тогда волшебно фосфорилось планктоном.

На нашей горке росли дубы в несколько мужских обхватов, им была не одна сотня лет. Теперь там высится Титаник и другие доходные здания.

Название горы Батарейка — от зенитной батареи Великой Отечественной, что находилась на месте нынешней телевышки. Другая батарея была у маяка рядом с церковью и банком, и немцы нацеливались их разбомбить, а попали в батарею. Зенитчики погибли, героически защищая Сочи и госпитали. Но город прикрывали наши ястребки, и один летчик отомстил за зенитчиков и сбил фашиста. Героя награждали в Горкоме Партии, сейчас в этом здании художественный музей имени Дмитрия Дмитриевича Жилинского. Летчику вручили орден Красной Звезды. Окрыленный победой, он рвался вернуться в бой в небо, но поскользнулся там на мраморной лестнице … А подвиг его останется в истории города навсегда. Об этом мне рассказал отец.

Все сочинские санатории во время Войны были госпиталями, и здания их — это шедевры архитектуры довоенного периода, спроектированные великими советскими зодчими. По сути это дворцы с дворцовыми парками. От таких не отказалась бы ни английская королева, ни русские Цари. На улице Орджоникидзе между кафе Белые Ночи с одной стороны и концертным залом Фестивальный с другой сейчас находится гостиничный комплекс. До сочинской Олимпиады и до Войны там был санаторий Красная Москва, потом назван имени Мориса Тореза. Еще до революции замечательный врач — рентгенолог Гордон построил здесь корпуса санатория в стиле модерн. Разбил дивный парк лечебных кедровых деревьев, а мористее, от башни Александрийского фонаря и до Фестивального была совершенно ровная площадка шириной метров 70 и на ней десятки гигантских дубов. Подозреваю, священные деревья Адыгов и Абадзинцев. Под ними к морю обрывалась отвесная скала и так до порта. Никаких пляжей в этом месте не было в помине тогда. Эту рощу убрали еще при строительстве набережной. Место, где находится Фестивальный, называлось Турецкий Овраг, и вдоль него в 19-ом веке проходила южная стена форта Александрия. Может оттого, что на берегу была пещера и разгружались фелюги турецких контрабандистов, Пещера заметна на старых фотографиях.

В 30-е годы прошлого века на территории парка Гордона достроили новые здания в стиле сталинского классицизма с колоннами, высоченными потолками витражными окнами, и дубовыми дверьми с бронзовыми ручками и петлями. Было 4 или 5 величественных красавцев корпусов в красивейшем парке не хуже Дендрария. Многие палаты были обращены к морю в тени дубов и кедров, а балконы увиты глицинией.

Моих деда и бабушку перед войной перевели из Евпатории где дед работал главврачом санатория Гелиос, а бабушка кардиологом, в новый санаторий Красная Москва. На черноморском побережье Кавказа создавалась новая столица советских курортов. Во время Великой Отечественной войны на Кубани и Кавказе шла тяжелейшая битва с фашизмом. Немцы рвались к нефтяным терминалам Туапсе, хотели выйти к морю в районе Сухуми. Красная армия защищала Кавказ нерушимой стеной. Раненых героев из Крыма, Новороссийска и Кубани принимали сочинские госпитали, и сначала все раненые с кораблей, поездов и машин поступали с фронта в сортировочный, эвакуационный госпиталь, где делались самые срочные операции, а тех воинов, кого можно было перевозить, распределяли в другие медсанчасти города. Мой дед был главным хирургом и начальником этого госпиталя № 2135. Делали операции тогда все врачи, и профессор-хирург Галковский, и рентгенолог Гордон, и кардиолог Пилютина Татьяна Кириловна — моя бабушка. Конечно, оперировали и все хирургические сестры. Домой никто не уходил, спали по одному, два часа прямо возле хирургических столов. Отцу было 14 лет, и он был возчиком на госпитальной телеге в хозвзводе медсанчасти. С едой в военном городе было очень трудно. В пищу употребляли даже дельфинов и желуди. Все шло на нужды фронта. Голодали дети в садиках и школах. Некоторых раненых все-таки спасти не удавалось, передовая была не близко, и оставался маленький запас продуктов и теплых вещей, дров. Дед сам детдомовский, сибиряк, приказал отдать какие-то излишки на нужды малышей города. Кто-то сигнализировал в НКВД, и приехала команда его расстреливать. Но ни днем, ни вечером, ни ночью они не смогли выполнить этот приказ, ведь врачи не выходили из операционных сутками. После третьего приезда, разобравшись и увидев все это, начальник спецотдела предложил не расстреливать врача, а представить к награде. Многие солдаты привозили с фронта трофейное оружие, которое затем попадало к сочинским пацанам. Пацаны, конечно, тоже хотели воевать. Наша семья жила во время войны в одноэтажном беленьком домике, рядом с особняком Гордона. Домик этот жив и сейчас, он напротив гостиницы Невский отель, там теперь ресторан. Так как дед с бабушкой проводили сутки в госпитале, папа вооружался, имел Вальтер и Парабеллум и спал на диване, набитом толовыми шашками. Дело в том, что когда фашисты подошли к Туапсе, горком Партии отдал приказ формировать в горах партизанские отряды. Командиром Сочинского сводного партизанского отряда был назначен начальник теплоэлектростанции \ теперь спортшкола\ возле Морпорта, дедушка моей жены, Кузиков Михаил Ефимович. Мой же дед должен был стать главврачом у партизан. Другой дедушка жены Кононенко Григорий Кузьмич, родом из донских казаков, был кадровым артиллеристом и начинал войну в Белоруссии. Папа супруги — морской офицер, рассказал мне, что случилось потом. Полк деда попал в окружение, но ему с группой бойцов удалось выйти на нашу сторону фронта. Григорий Кузьмич решил разминуться с тамошними особистами и напоследок увидеть жену и сына. С товарищем-земляком они перешли по льду Азовское море, потом горы, и красный командир явился в сочинскую военную комендатуру, где в том же доме у них была комната. Каким то чудом ему дали побыть ночь с семьей, арестовав только утром, но не разжаловали, а отправили на фронт. Может, тот же офицер особого отдела, что спас и моего деда. Кононенко Григорий Кузьмич геройски погиб под Туапсе у горы Индюк. Он воевал начальником артснабжения. полка. В машину с боеприпасами для наших пушек, в которой он находился, попала немецкая мина. На могиле бабушки, Кононенко Евдокии Ивановны, что на старом кладбище, две фотографии, ее и деда Гриши, в фуражке с красной звездой. Девятого мая 1945 года мой дед, главврач красномосковского госпиталя, и все врачи и соратники, с моим отцом, и бабушкой посадили там в честь Победы дивную аллею магнолий. Сегодня деревьям было бы 75 лет.

Ниже наших домов на Кубанской и до самого Курортного проспекта находились бараки и сараи, в которых жили люди. Видимо, люди частично переселялись в сарай, чтобы сдавать комнату отдыхающим, но у многих ее и не было, этой комнаты. Холодная вода и туалет были на улице. Но жили весело, хоть и непросто, но точно тогда не голодали. Здесь надо заметить, что я описываю ситуацию в Сочи в 60-е годы, ведь позже в 80-е начались трудности. Ниже улица Нагорная тогда тоже частично состояла из бараков с сараями во дворах. Там жили медики — фронтовики из госпиталя санатория Красная Москва. Возле наших домов по Кубанской улице в сторону санатория Цурюпы были частные домишки с чудными садами. Там росли Шампанские яблоки, лучший в стране чернослив сорта Сочинский, персики, груши Дюшес и Бере. Ну ведь расход воды тогда никто не учитывал. Вообще, в советский период Сочи был городом фруктов. Отдыхающие посылали домой посылки в фанерных ящиках. Кубанских и адлерских овощей летом, вообще за копейки, было море. Каждую осень в город привозили настоящие сахарные астраханские арбузы, дыни Колхозница. И все это могла себе позволить любая семья. Даже мать-одиночка, учительница, или медсестра. Правда, хорошее мясо не продавалось, врать не буду. Зато колбасы и сыра полно. Повторяю, это 60-е годы, а не 80-е. Качество тогдашнего хлеба в Сочи было фантастическим. Хлеб не черствел 2-3 дня, помню Саратовский, Ромашку, калачи и сайки, обсыпанные мукой. Но на вершине качества была Городская \французская\ булка за 6 копеек. Восхитительная ароматная мякоть и хрустящая корочка с гребешком. Пушистый мякиш булки был тогда основной насадкой для ловли лобана и кефали, причем булка использовалась выдержанная вчерашняя. Но надо помнить, что продовольствие изготовлялось на сочинских молокозаводе, хлебзаводе и мясокомбинате по особым кремлевским Гостам. Великолепный Молокозавод находился на месте жилого комплекса Горький Парк. Там готовили фантастический кефир и любимое детьми шоколадное и кофейное молоко в стеклянных бутылках. Обычное молоко разливали в картонные пакеты-пирамидки, которые изобрел и внедрил в производство дядя жены, Юрий Григорьевич Кононенко. Незабываемый сочинский пиво- и лимонад-завод — это, вообще, песня Кубанского народного хора. Именно там готовился знаменитый «Сингапур, 70 градусный» — любимый напиток городских мастеров кефали. О напитках речь пойдет в разделе Рыбалка в Порту. Либералы могут сказать, что ты тут поешь дифирамбы, а у всех колхозников до 1968 г. не было паспортов, и остальная страна жила очень трудно. Это все так и было, но каждый год на курорт приезжало более 3 миллионов советских граждан. А в санатории и пансионаты по бесплатным профсоюзным путевкам, которые выдавали на работе и которыми награждали за доблестный труд. С северов приезжали шахтеры и летчики, разработчики недр и оленеводы. Да так месяца на 2 на 3 всей семьей. Гуляли по ресторанам. На открытых машинах ездили на Рицу и в Гагры. Веселились и пели песни по дороге. На горе Ахун посещали дивный ресторан и шашлычную под башней. По озеру Рица ходили глиссера для туристов. Там тоже был ресторан, и не один. В меню конечно дикая, а не выращенная в садке, форель.

Пляжи и набережные Сочи всегда были заполнены битком. Для питания отдыхающих в прибрежной зоне стояло несколько больших летних столовых. Здесь надо заметить, что общепит в Сочи сейчас намного лучше и вкуснее тогдашнего. Но было и много хорошего. Особенно пышечные и чебуречные. Лучшая чебуречная находилась посередине подъема лестницы от Шайбы до церкви. Это был небольшой павильон со столиками на открытом воздухе. Чебуреки были большими поджаристыми очень хрустящими, но не рвались. С фантастическим фаршем и обжигающим бульоном. Так как их изготавливали вручную прямо на месте, там всегда толпился народ. Напротив был летний кинотеатр, тир и ниже скромный Клуб моряков, тоже с кинозалом. На пляже, там где теперь пивной ресторан Тинькофф, стоял небольшой домик. Отдыхающие приходили туда в плавках и купальниках прямо с пляжа. Купить там они могли только одно блюдо — сосиску с половиной соленого огурца и половиной французской булки. Стоило это 15 копеек. К этому можно было взять вкуснейший кофе со сгущенным молоком в граненом стакане. Сосиски эти больше нигде в городе не продавались, видимо, их делали в спец-цехе сочинского мясокомбината и распределяли по санаториям и госдачам, а на пляж попадали остатки. Я отношусь с большим уважением к продукции Торес, неплохо к Рублевскому, пробовал хваленые сосиски Вены и Мюнхена, но всем им далеко до той советской сосиски с сочинского пляжа. В районе, где мы жили, качество питьевой воды тогда было замечательным, вполне сравнимым с Пилигримом и Шишкиным Лесом. Комаров не было вообще, наверное, всех съедали рыбки — гамбузии. А в сквере, где скульптура Ленина, радовали народ красивые питьевые фонтанчики в виде рыб, удерживающих на хвостах чаши, они стояли и на всех пляжах. Фонтанчики эти работали постоянно, наверное, к негодованию нынешних торговцев водой. В Риме на перекрестках старых районов стоят обычные чугунные колонки совсем российского типа. Они там постоянно льют воду день и ночь, то же и фонтаны. На плоских крышах у людей садики с совсем сочинскими растениями, они их поливают рано по утрам. Да, питьевая вода поступает по Акведукам, которым по несколько тысяч лет. А у нас свои Виадуки, и архитектура санаториев не хуже, преемственная Античному Риму, а какой Зимний Театр — Парфенон, а художественный Музей и Морвокзал и просто вокзал великого архитектора Душкина. Такого великолепия в мире нет. Вспомним поговорку, что Москва — третий РИМ. Но Наш Город — четвертый и достойный наследник римской славы и величия. Он таким и задумывался. Посмотрите на банный корпус Мацесты, что, не напоминает колоннады собора Святого Петра? А спец-корпус ванн за речкой, где купался Буденный, чем не вилла Цезаря или дом Цицерона, а Ротонда на мацестинском пляже ? Ну Рим не Рим, а может Помпеи … вон он Ахун-то рядом…\ шутка \. Сочинцы гордятся тем, что Город по праву является южной столицей России. Надо только сохранять и любить свои исторические памятники и дорогие нам городские традиции. Ведь не приходит в голову жителям Монако, к примеру, снести историческое здание Казино, где снимался фильм Казино Рояль с 007? Или сломать знаменитый отель, где останавливались короли да шейхи и пели Карузо и Мария Каллас. Здорово, что патриоты Города отстояли гостиницу Приморская. Отстояли и рыбалку в порту. Это тоже наша история. Например, когда мне было года четыре, на траверсе Приморской заякорилась эскадра из Севастополя во главе с крейсером. Спустили на воду катера, и пароходы дали несколько холостых залпов в воздух, когда иностранная делегация поднялась по белокаменной лестнице и встретилась с тов. Хрущевым, который начал обнимать президента Индонезии тов. Сукарно, считавшегося тогда другом СССР. Говорили, что кто-то получил тогда инфаркт, подумав, что началась война. Ведь это были времена Карибского кризиса. Высокие мероприятия проходили в Приморской. Это все было у меня на глазах, Хотя, как всякий пацаненок, хорошо помню только корабли и артиллерийский салют. Говорили, что я удостоился шоколадки, ведь мы стояли рядом, а мой дед Тураев Павел Савельевич был среди встречающих, будучи тогда начальником Сочинского курортного управления.

Дети обожают газировку. Везде по городу стояли автоматы с газированной водой, похожие на холодильники с закругленными углами. Автоматы ставили блоками по 3 или 4,так как сироп в них был разным. Лимонный, апельсиновый, кремсода. Вся газировка не приторная и не химическая. Вода с сиропом стоила 3 коп., а без сиропа 1 коп. Автоматы урчали и шипели, ведь внутри стояли холодильники, охлаждавшие воду. Каждый граненый стакан надо было самому помыть в специальной мойке, для этого было окошечко в автомате. Стаканом нажимали на диск с отверстиями, откуда сильными струями начинала бить вода и мыла стакан. На углу Морского и Курортного проспекта была палатка Пиво-Воды. Народ брал кружку разливного пива и соленые баранки по копейке штука. Пиво было классным. А детям наливался ситро из бутылки. Это было не каждый день, ведь это баловство, стакан копеек 10 или 12. Все ситро и пиво было производства сочинского пивзавода, пиво Жигулевское, Сочинское и портер, ситро, лимонад и вкуснейшие Саяны. На этикетке лимонада был Буратино, веселый и храбрый деревянный человечек. Из-за этих-то Саян и соленых сушек я и клянчил у деда завернуть к ларьку. Там был еще Крюшон, фантастически вкусное ситро, видимо с вишневым сиропом. Но это было уже слишком дорого, копеек 35 или 45 за бутылку. Ведь хорошо пообедать днем в ресторане можно было за рубль. А средняя зарплата по стране была 60 — 80 рублей. Коммуналка за двухкомнатную квартиру со светом не более 3-5 рублей в месяц. Больше получали военные, шахтеры, металлурги-слесари-токари высоких разрядов. Ударники коммунистического труда, орденоносцы. Северяне. Те получали тысячи.

Чуть ниже Пиво-Вод находилась автобусная остановка. Такая же осталась на Металлурге. Они были из монолитного железобетона с плоской овальной крышей. С этих-то крыш дети смотрели Первомайскую демонстрацию. Праздники были самым ярким и радостным воспоминанием детства и юности, но то же чувствовали тогда и все наши люди. Со Дня Победы ведь прошло лет 15-20, и Первомай сливался в сознании и с Победой, и с весной новой жизни. В то время пришлого народа в Сочи не было. Город был закрытым. В основном фронтовики-медики из госпиталей. Коллективы, спаянные войной, ведь раненых спасали 24 часа в сутки. Нянечки, санитары и медсестры сражались бок о бок с врачами, с такой же нагрузкой. Все женщины в белых платьях, конечно сшитых дома самостоятельно, усаживались в открытые кузова полуторок и газиков на деревянные скамейки. Девушки держали цветущие ветки алычи и яблони, или бумажные цветы, букеты разноцветных шаров, они пели необыкновенно красивые и задушевные песни из кинофильмов того времени. В каждом санатории были клубы с художественной самодеятельностью. Свои оркестры. И соревновались, какой коллектив споет и пройдет лучше. Мужчины шли перед грузовиками с транспарантами, красными флагами и портретами вождей и, например друга СССР — Фиделя Кастро. Что касается нас, детей, то с утра нам покупались на Курортном сказочные разноцветные Чехословацкие леденцы в виде цилиндрика с таблетками. Цилиндрик был завернут в фольгу, а сверху белая глянцевая обертка с апельсинами, ананасами и бананами. Был еще раскрывающийся бумажный зонтик с ручкой-леденцом. Все это продавалось только один день в году. Потом ребят вели в санаторий и показывали мультики в клубе. Затем рассаживали в открытые грузовики и давали в руки живого белого голубя каждому малышу. Трибуна находилась там, где теперь поющие фонтаны. Голубей надо было выпустить в небо перед трибуной руководства. Голуби символизировали символ Мира. Позже я учился в Первой школе, что раньше находилась возле Приморской гостиницы. На Первомай наша школа открывала шествие сочинских школ. Мы с Сашей Дементьевым, известным ныне строителем, и Сашей Бондаревым, впоследствии главным архитектором Сочи, несли эмблему — транспарант Первой Школы. Андрей Караванов, сейчас знаменитый ученый нефтяник, проносил флаг школы. Дойдя до кинотеатра Спутник, на Платанке, мы отдавали флаги и бежали открывать пляжный сезон на море. Осенью мы успевали поплавать даже на большой перемене. В этом уж точно наша школа была уникальной. В те времена к сочинскому порту было приписано десятка полтора прогулочных катеров по типу Гагра или Никифор Поярко и несколько комет. Кроме того штук 15 простых глиссеров и 5 или шесть на подводных крыльях. Свои глиссера имели также санатории. Возле пляжа Первой курортной поликлиники находился прокат шлюпок. Можно было выйти в море на 500 м. и половить ставриду на ставку. Аренда глиссера была недешевой, три рубля в час. Кометы ходили в Керчь и Новороссийск, и ближе — в Анапу и Туапсе. А в другую сторону Пицунда, Сухуми, Гагра, Батуми. Прогулочные катера ходили вдоль берега на Мамайку и в Лазаревку и знаменитый маршрут Курортный парк, Мацеста и Малый Ахун, любимый пляж горожан, и далее — в Адлер. У некоторых катеров на баке были установлены складные трапы. Катер подходил, где это возможно, прямо к буне и раскладывал на нее трап с поручнями. Отдыхающие грузились прямо с пляжа человек по 50 или 70. Катера были вместительными и очень мореходными. Полубак возвышался над палубой сантиметров на 30. Когда катера отваливали от берега, они заводили громкую музыку, чаще чудесные задушевные аргентинские танго. Для этой цели над рубкой крепился мощный громкоговоритель. Была тогда еще одна уникальная опция: выход в море на прогулку на 3 часа. Катер набирал желающих на причале Курпарк, там где сейчас Платформа, и уходил в море, перпендикулярно в сторону горизонта на 1, 5 часа. По – моему, наш берег исчезал совсем. Вот вышли мы как- то с дедом в море на прогулку, и когда дошли до точки возврата, налетел настоящий шторм. Высокий бак почти уходил под волну, ну и брызги выше рубки. Народ палубу, конечно, заблевал, говорят было до семи баллов, хотя не представляю, как нам могли разрешить выход в море. Но когда отчаливали-то было тихо! Тогда мне было лет шесть. Каждый день в порт из Одессы и Батуми приходило два — три пассажирских теплохода. Мы, конечно, знали имена всех кораблей и прекрасно их различали в море. Корабли были белоснежными красавцами. Флагман — Адмирал Нахимов, двухтрубный гигант, более 5000 тонн водоизмещения, Россия, Победа и далее по именам республик — Украина, Грузия, Молдавия, Узбекистан, Таджикистан, Абхазия и Аджария. Ветеран Петр Великий. Все корабли были трофейными — немецкими и румынскими. По моему, или Адмирал или Россия во время войны ходил под именем Нойс Дойчланд. Малые корабли — тысячетонники с именами республик были послевоенной постройки ГДР. Больше всего мы любили Нахимова. Он приходил дня на два на три и после завтрака обеда и ужина мыл посуду, сливая остатки в порт. Естественно, вся чуларка собиралась под этими струями, а кефаль и лобан под корпусом приходили в этот ресторан в большом числе. Ну а сочинские пацаны с бамбуковыми хлыстиками и тройниками — тут как тут. Чернокорпусные гиганты Тарас Шевченко и Александр Пушкин, тоже гэдээровской постройки, появились позже. У тех водоизмещение вообще было тысяч 6-7. По борту любого корабля, если он стоял в порту пару дней, имея длинный 5 м. сачок, ночью можно было надрать рачка. В углу порта на глубоководном причале висел на цепях в воде здоровый деревянный щит. Пара проходов по нему рано утром — и ловишь пакет скачущего рачка. Сачок был у Петровича — уборщика порта.

Стиляги.

В наших домах в то время проживало городское начальство, и начальник Главсочиспецстроя, и военком, и главный архитектор, и другие, важные для города руководители и их дети. Многие дети были Стилягами. С нынешней точки зрения, эти поклонники джаза и рок-н-рола не делали ничего предосудительного. Просто надевали черные костюмы и белую рубашку с галстуком, брюки обязательно были заужены дудочкой, галстуки тоже узкие и цветастые. Дальше шли тусоваться и танцевать в ресторан. Употребляли в разговоре английские слова, а друг — друга называли Чувак и Чувиха. Одного звали Боря, и на голове у него была прическа — кок. Ведь Элвис Пресли был их кумиром. Где-то на Светлане был ресторан с оркестром, тогда таких мест было много. Еще собирались на Бродвее и в ресторане Голубой. Бродвеем долго называлась улица от Морпорта до Курортного Проспекта и Первого Поцелуевского гастронома, который находился на углу, там где подземный переход. Поцелуевский в то время был лучшим магазином Сочи, не менее важным, чем Елисеевский в Ленинграде и Москве. С громадными витринными окнами и залами с десятиметровыми потолками. Сейчас это кажется выдумкой, но году в 1960-м там в рыбном отделе свободно стояли овальные эмалированные лотки с черной паюсной икрой, а дальше пирамиды банок с камчатскими крабами. Сельдь была и Залом, и Дунайская, и Керченская. А вот красной икры не было, она стоила дешевле. В отделе домашней кухни классные советские пельмени и заливная рыба в ребристых тарелочках из фольги с лимончиком и петрушкой. Всегда присутствовали охотничьи сосиски. Помню, как то на Новый Год Сочи завалило снегом. Мы по Морскому и на горке катались на деревянных санках. Дед сбивал снег с магнолий здоровенным бамбуковым шестом, и на Пролетарском подъеме осторожно ездили грузовики с цепями на колесах. А в Поцелуевском гастрономе продают громадные ананасы. Тогда такой роскоши не было даже в Москве. Хотя была сеть маленьких пекарен, где пекли горячие бублики с маком. Их аромат клубился и привлекал малышей. Малыши шли в Зоопарк, пили горячее молоко из граненого стакана и кусочками горячих хрустящих бубликов кормили черных лебедей. Сейчас такую вкусноту давно уже не пекут нигде.

Юрка.

В уголке нашего дворика, как раз посередине между нашими домами, рядом с клумбой оранжевых лилейников, в тени винограда стоял небольшой зеленый сарайчик. Там обитал Юрка. В детстве он перенес полиомиелит, и ходить самостоятельно не мог. Это был светловолосый юноша, лет 18 -ти, свои длинные волосы он закидывал назад, худощавый но с сильными руками. А вот ноги были совсем тонюсенькие и недвижимые. У Юрки была старшая сестра, а у них комната в нашем доме в коммуналке, но на втором этаже. Каково — то было инвалиду зимой, представить страшно теперь. Сестра приносила брату еду в сарайчик, дверь в который всегда была широко распахнута. Кубанская улица была на метр выше нашего двора, и Юрка всегда мог видеть проходящих по ней людей. Если шли знакомые ему ребята, он издавал резкий горловой звук – крик ЭУ-ЭУ-ЭУ-Э, и ребята всегда подходили к беседке. Изнутри домик был обклеен Цирковыми плакатами, которых у него было во множестве. По – моему, он был фанатом Цирка, дружил и знал артистов, и на представления его приглашали. А плакаты он помогал распространять в городе. По городу юноша передвигался на велоколяске с ручным рычажным приводом. Сзади у нее был металлический багажник. Я еще помню, что на Курортном перед Цирком, там, где сейчас клумба, стоял памятник Сталину. Потом в одну ночь памятник разобрали. От постамента остались толстые гранитные плиты. Эти плиты артисты Цирка грузили Юрке в багажник и толкали груженную коляску вверх по Светлане и Нагорной к нам. Потом вымостили перед домиком ровную площадку красным гранитом, чтобы Юрке было удобнее выезжать. А выезжал он ежедневно по делам и на море, причем разгонял свою коляску и летел на полной скорости вниз по Морскому и тормозил только перед Курортным, оставляя черные полосы на асфальте. Я видел как – то, как он плавает в море. Обычно к воде двое парней подносили его на руках. Там он спокойно снимал плавки и, опустив голову в воду, кролем уходил далеко за буек, на одних руках, так ни разу и не вдохнув. Внутри его домика были только кровать с тумбочкой. А на тумбочке большой очень хороший радиоприемник. Вот этот — то приемник каждую ночь Юрка и запускал на полную громкость, транслируя на всю нашу округу голос Америки из Вашингтона и Би-Би-Си. Конечно, в основном музыкальные программы, рок-н-рол и кантри. В то время это считалось вражескими происками, но власти Юрку не трогали, а сочинские подростки относились с уважением. Как–то позже мне рассказали что он разбился на своей коляске. Не знаю точно, то ли что –то случилось с сестрой, и он разогнавшись не захотел тормозить, то ли сломалась техника, или что-то в нем самом. Последствия полиомиелита приносили сильные боли. Здесь не хочу его судить, но уверен, что Пречистая заступилась за него и впустила в свое Вечное Царство.

От жилища инвалида — колясочника до открытого балкона –лоджии Первого секретаря горкома Партии тов. Медунова было метров пятьдесят. Конечно, партийный лидер города каждый вечер был вынужден слушать этих западных певцов и дикторов. Но, повторяю, Юрку не трогали. …. Мой же дед был детдомовцем. Работал молотобойцем в кузнице на Алтае в г. Барнауле.. Там стал комсомольцем и поступил на РАБФАК. Во время и после Войны был членом горкома КПСС. Но, каждый вечер, часов в девять, склонялся над Рижским приемником с голубым глазком, чтобы послушать Немецкую Волну, Голос Америки, и БИ-БИ-СИ. Когда начинались новости, включалась мощная глушилка. Но поначалу удавалось ухватить несколько первых фраз. Утром мы всегда шли на набережную перед Приморской. Там возле бюста А.С.Пушкина гигантских дубов было раза в два больше, чем сейчас. Дед садился в тень на лавочку, и к нему подсаживались коллеги-пенсионеры, все в соломенных шляпах, теннисках и светлых брюках. Обсуждались статьи из газет Правда и Известия и сравнивалось это с западной информацией. Помню, звучало постоянно Хрущ, Тито, Микоян, Мао, Жуков, а Берия и Сталин, наверное, очень тихо. Старые тормоза продолжали скрипеть.

Отец мой, Николай Павлович Тураев, родился в Краснодаре, где заканчивали мединститут его родители. Когда семья переехала в Сочи, папа стал учиться во Второй школе имени В.И. Ленина. Школа находилась на ул. Орджоникидзе, там, где теперь скверик перед Фестивальным. Это были такие длинные деревянные одноэтажные здания темно — красного цвета. По Турецкому оврагу дети, наверное, тоже бегали к морю. Потом школу перевели к нам на Кубанскую, над Домом Пионеров, и ее уже заканчивала с золотой медалью моя жена Ирина. Как и все теперешние пацаны, папа увлекался спортом, не раз потом выигрывал первенство по плаванию. Но главное, он играл в футбол в городской команде. Был полузащитником. Их приглашали в Краснодар и они, сочинская команда, после Войны выиграли первенство Кубани. В это время футбольное поле было перед зданием горкома Партии, там, где сейчас памятник В.И. Ленину. Там и тренировалась команда Города. Санаторий имени Мориса Тореза, как была переименована Красная Москва уже при Брежневе, был одним из значимых спортивных объектов Сочи того периода. В его парке было две прекрасно оборудованных волейбольных площадки с вышками для судей, а также большая площадка спортивных тренажеров и турников, наподобие тех, что к радости горожан установили недавно на набережной Сочинки. Это, безусловно, поддержка и развитие спортивных традиций города, и сделано для народа. На пляже санатория также существовал спортзал со стеклянной стеной к морю, где отдыхающие занимались оздоровительной физкультурой. На выходах к морю стояли черные стенды, на которых каждый день мелом писался тип погоды, температура воды и воздуха. Также по утрам на открытых аэрариях проводилась гимнастика. Опытный физорг командовал через громкоговоритель, включалась бодрящая музыка. Солнечная и морская нагрузка дозировалась для каждого пациента индивидуально.

Отец мой, Тураев Николай Павлович, работал заведующим хирургического отделения в Москве и приезжал к родителям каждый сентябрь в отпуск. У отца были одноклассники по Второй школе. Многих разбросало по стране, кто-то стал командиром танкового полка в Сибири, как Шурик Ждан, кто-то профессором в Ленинграде. Володя Хачетуров—знаменитый сочинский спортсмен – акробат и тренер, Рудик — известный тренер по водным лыжам и поло, его замечательная мама работала заведующей Библиотекой санатория. Мастер интеллектуальных игр Эдик Вайнштейн, все — все ребята военных лет традиционно, каждый вечер приходили играть в волейбол на спорт-площадки Мориса Тореза. Многие имели спортивные разряды. Организовывалась сборная команда санатория, включающая лучших волейболистов-отдыхающих. Проводились соревнования с другими здравницами. Волейбольная баталия продолжалась, пока совсем не зайдет солнце. Потом в парке включались фонари и играли при освещении. Наконец, часам к десяти, уставшие физкультурники шли освежиться в море. Мой отец плавал и нырял бесподобно, как афалина, так же воспитывал и сына.

Например, поздно ночью, когда на створе прекращали ходить катера, мы с ним уплывали очень далеко в море. Плыли морским брасом, а из –под рук в воде рассыпались искры, как от бенгальских огней. Отец говорил, что таким образом может проплыть сколько угодно, а я просто могу за него держаться, если устану. Когда берег сзади оставался темной массой с огоньками редких фонарей, поворачивали обратно. Сейчас, конечно, устраивать такие заплывы нельзя ни в коем случае. Частные яхты не прекращают движение и поздно ночью. Еще ходили на море другим манером. В начале октября проходят первые сильные шторма. Отец собирал друзей и меня, и по дороге, возле памятника Ленина покупались астраханские арбузы, штук 12-15. Арбузы грузили в авоськи, это такие веревочные сетки с ручками. В кармане можно было носить по несколько штук. Говорят, их мастерили в лагерях. Так вот, мы приходили на Пятачок, раздевались до плавок, одежду накрывали. При этом льет теплый дождь, а море 5-6 баллов. Быстро бежишь греться в море, и сразу по самой маленькой волне нужно отплыть как можно дальше. А то берега накрывает волной и крутит, пока не кончится воздух. Так целый день до вечера. То еще развлечение. Зато на море, кроме нас ни одной души. А наверху в санатории возле волейбольных площадок был открытый летний кинотеатр. На его эстраде проходили также и концерты. Бабушка рассказывала о выступлении там великого Александра Вертинского, тогда его творчество воспринимали немногие. Курзал примыкал к фруктовому саду Гордона с чудесными персиками и орехами. Вокруг росли инжир и шелковица., на которых во время сеансов гроздьями висела месная детвора Недорогие билеты продавались в кассе. санатория. Вывешивалась афиша на неделю. Если вдруг начинался дождь, можно было подняться на эстраду и сбоку зайти за экран. Там спокойно можно было смотреть кино под крышей за экраном. Об интересном историческом факте упоминает жена. Когда ей было 14 лет, их с братом отправили в пионерский лагерь на Красную Поляну. Дети посещали там старый Персидский заброшенный фруктовый сад. С какими-то незабываемыми ошеломляющими ум сливами, яблоками и абрикосами. С дерева на дерево можно было свободно переходить по горизонтальным ветвям, не спускаясь на землю. Дети передавали друг – другу легенду, что саженцы волшебных деревьев были присланы в подарок то ли Царю Николаю, то ли самому тов. Сталину от Шаха Ирана. В санатории им. Мориса Тореза к открытому кинотеатру примыкала летняя открытая танцплощадка. Танцы и фильмы чередовались. Дед рассказывал, о том что во время Войны, иногда появлялись вражеские торпедные катера, они охотились за кораблями с нашими ранеными. Во время налетов немецкой авиации не только бомбы, но и шрапнель от зенитных снарядов могла ранить, когда сыпалась с неба. Приходилось тесно прижиматься к стенам госпиталя, козырек крыши сверху давал какую –то защиту. Одна бомба как то упала в районе танцплощадки. Дед проходил мимо и увидел, что в воронке что –то блестит. В земле была закопана чудесная картина. Стиль – где-то ранние импрессионисты, «Старушка, продающая на Монмартре букеты фиалок». Павел Савельевич гордился, что отдал эту картину в санаторий. Я сам ее там видел до середины семидесятых. Думаю где то висит и продолжает восхищать людей. В проекте новой Конституции есть статья о замалчивании и переделывании нашей истории. Оттого я и написал этот очерк в первую очередь для молодых сочинцев, еще не заставших город моей юности.

Для тех, кто еще не забыл и помнит ,что такое Пост Даховский , форт Александрия и наш Город у Черного Моря.

Источник